Наследник.

— …Так он шагал к ним, неторопливо, но неуклонно, а они, не в силах двинуться с места, равнодушными глазами смотрели на его приближение…

	Приезжий закончил. Воцарившаяся тишина прерывалась лишь потрескиванием костра.
	
	— Да ерунда. Вот ты про нашу баржу слыхал, которая за пляжем стоит?

	Гришка, белобрысый двенадцатилетний паренек с верхнего конца, до сих пор был первым рассказчиком поселка, и не собирался без боя уступить это звание чужаку. Где только дачник таких историй набрался? Что ж, дедова байка о барже была последним Гришкиным козырем и всегда разила наповал.

	— На ней еще при царе возили лес по коренной Волге. Тогда баржи таскали мужики на тросах. И эти мужики подняли бунт, нелегко им, видно, жилось. А купец, хозяин баржи – кто ему что сделает? Он запер тридцать человек в трюме и затопил баржу посреди коренной Волги. А один мальчик хотел отца выручить, купец и его там запер. Потом, конечно, узнали, баржу подняли. Мертвых похоронили родные. А чем хозяин от суда откупился, никто не знает. Но прожил после этого недолго. Через полгода его нашли утром в трюме той самой баржи – задушенного! Только на шее у него были следы детских пальчиков.

Рыжая девчонка из дома напротив нервно хихикнула за спиной москвича. Тот обернулся, насмешливо прищурясь. Рассказчик продолжал:

	— А у купца была жена и двое детей. Ну, после того, как он умер, жена стала худеть, ходила страшная вся, как тень. А однажды ее нашли там, возле баржи, посиневшую и без сознания. Принесли домой, а назавтра она умерла. И не сказала ни слова.
	А потом началась революция. И сына купца на гражданской войне убили. А дочка пропала, никто не знает, куда. Говорят, добрые люди увезли ее подальше от этих  проклятых мест. С тех пор к этой барже никто не смеет ночью ходить. А если…

	— А не слабо сейчас туда пойти?

Этого щуплого мальчишку никто не знал. Наверно, из дачников. Тощий, бледный – сразу видно, горожанин. Голос его прозвучал в ночи пронзительно, как чаячий плач, но никто не обернулся и не вздрогнул.

Московский презрительно пожал плечами.

 — Да хоть сейчас пойду.

 — Ви-ить… Витька, не надо…, — пискнула рыжая Женька, дергая его за рукав.

Витька вскочил и огрызнулся:

— Ты-то что, боишься? 

— Нет. Ну, не надо…

— Не надо – не ходи. А я пойду с ним.

— С кем?

Витька уже не слышал. Он торопливо шел прочь от костра к обрыву высокого берега вслед за щуплым мальчишкой.

Мальчики шагали по самой кромке воды. Они уже спустились с обрыва по осыпающемуся серпантину и шли теперь, слушая плеск волн и шуршание гальки под ногами, туда, где в лунном сиянии возвышалась черная громада баржи. 

 Неужели под этими ласковыми волнами было погребено чудовищное преступление? Неужели неспокойные души его несчастных жертв до сих пор бродят рядом, желая мщения? Что-то коснулось Витькиной щеки, пролетая мимо. Летучая мышь, невидимая, пискнула в темноте над волнами. Ему ли бояться проклятия, тяготевшего над сгинувшим купеческим родом?

Они взобрались на борт, цепляясь за ржавые скобы, и подошли к лестнице в трюм. Из темноты пахнуло гнилой сыростью, водорослями… В ушах мальчика отдавался оглушительный стук сердца. Провожатый молча, испытующе поглядел ему в глаза.  Повернуть? Гришка нос задерет… рыжая… Витька шагнул на верхнюю ступеньку вслед за молчаливым спутником. 

Мальчишка исчез за поворотом лестницы.

 — Эй, ты где? 

Витька бегом спустился вниз, в темноту, чтобы догнать его, но в трюме была тишина. Он задержал дыхание, чтобы услышать хоть звук. И вдруг молчаливую тьму разорвал пронзительный мальчишеский смех. 

Эхо, отдаваясь в железных переборках, удваивало, утраивало чудовищный хохот, так что нельзя было понять, откуда он доносится, где стоит этот бледный худенький дьявол, этот утопленник с пустыми глазами, бурлацкий сынишка… в этом взгляде – отравленные испарения плавучей могилы, в этом смехе – отчаяние загубленных душ… как душно здесь… воздуху… воздуху…

Витьку мужики нашли быстро, уже наутро. Ребята, не дождавшись его возвращения, рассказали старшим, что он ушел один к барже. Тетя Лена, Витькина мама, словно не верила в то, что случилось. Она держала его посиневшую холодную руку в своей, глядела на горизонт сухими глазами, и бормотала что-то о волнах и о солнце, вспоминая рассказы бабушки, которая провела здесь, на Волге свои юные годы, покуда не увлек ее в Москву потрясший всю страну вихрь гражданской войны…