Исповедь
экзистенциальный рассказ
|
О да, я мерзкий тип, и я могу себе это позволить. (с) Дельфин
Маленькая комнатушка без единого окна, с обшарпанными желтыми обоями и падающим с потолка снегом штукатурки. В комнате в круг поставлены старые стулья. Кривые, музыкальные стулья, издающие поразительной противности звуки. На полу стоит засаленная свеча, воск с неё падает прямо на дощатый пол со скрипящими половицами. Страшно подумать, что будет, если вся эта антикварная ветошь вдруг в один голос запоет свою острую как лезвие песню.
Еле держащаяся на несмазанных петлях дверь громко и неохотно заскрипела, впустив в комнату группу людей. Разбитые, подавленные, они старались не смотреть друг на друга, как будто боялись увидеть что-то страшное в чужих глазах. Они расселись, заскрипев стульями, и через мгновение застыли в какой-то нелепой в нерешительности.
Наконец, один из них поднялся. Он оглядел всех присутствующих в комнате, каждый из которых, почувствовав на себе пристальный взгляд, торопился быстрее опустить глаза. Человек заговорил сдавленным, хриплым, прокуренным голосом:
- Господа, цель нашей встречи всем давно известна. Попрошу начинать. Насколько я помню сегодня Ваша очередь говорить первым, - говорящий покосился на странного вида человека, который все это время, не отрываясь, тупо смотрел на свечку.
- Эх… - тяжело вздохнул странный господин и, немного поколебавшись, начал свой рассказ, - Я прихожу сюда не в первый раз. И каждый раз рассказываю почти тоже самое. Мне тяжело в этом признаться, дело в том, что я несносно глупый человек. И из-за моего идиотизма страдают многие близкие и любимые люди. Даже самому себе порой достается. Я не делаю ничего, чтобы хоть как-то исправить понял, что это решение практически всех моих проблем. Что можно взять с идиота? Я совершаю множество глупых поступков, за которые приходится расплачиваться моим родственникам и друзьям. Я вижу, как им тяжело, и не пытаюсь ничего сделать… мне это просто не приходит в голову. Правда, с тех пор как я стал приходить сюда, меня стало посещать раскаяние… задним числом я стыжусь всех своих глупостей, но упорно продолжаю их делать. Самой большой глупостью я продолжаю считать сам факт моего существования.
Человек медленно опустился на стул, который ответил ему едва слышным поскрипыванием. Неожиданно раздался треск ломающихся досок, и странный господин полетел куда-то вниз, звука падения слышно не было. Все оставались какое-то время безмолвными. Потом, громко проиграв стулом визгливую мелодию, поднялся человек, сидящий слева от только что говорившего. Он начал быстро и отрывисто произносить следующее:
- Многие зовут меня сволочью, может они и правы, но мне абсолютно плевать. Все что меня заботит в этой жизни – это я сам. Я твердо убежден, что в этом жестоком мире, каждый должен думать только о самом себе, о собственном благополучии. Иначе кто об этом будет заботиться? Всех и все, что встает на моем пути, я уничтожаю. И ни минуты не считаю себя виноватым. Меня ненавидят, и я отвечаю им взаимностью. Жалкие и слабые существа!
Человек презрительно оглядел всех вокруг, и, взяв в руки стул, гордо вышел. Дверь издала пронзительный крик и захлопнулась с глухим стуком. С потолка посыпалась сероватая пыль старой штукатурки, никто даже не попытался отряхнуться. Покосившись, на образовавшуюся дыру в круге, встал следующий и начал свою речь. Этот человек говорил размеренно, но немного резко:
- Добрый вечер. Я люблю чужую слабость. И никогда не упущу момента унизить и обидеть человека, если я знаю устройство его драгоценной совести. Я провоцирую такие беседы. Поговорить на неприятную собеседнику тему – вот что доставляет мне истинное удовольствие. Я просто дышу чужой болью, и эти встречи для меня – просто подарок судьбы. Я могу многому здесь научиться.
Волна тихого негодования как электрический разряд пронеслась по кругу. Говорящий поймал на себе осуждающие взгляды и, не оглядываясь, вышел какой-то нервной пружинящей походкой. Новая порция штукатурки украсила головы. Поднялся ещё один человек. Он был невероятно красив, говорил мелодичным завораживающим голосом, но явно пересиливая что-то внутри себя:
- Я слишком часто сознательно причиняю другим боль, прекрасно понимая, что при этом чувствуют мои жертвы. Я разбиваю сердца направо и налево. Нисколько не заботясь о дальнейшей судьбе моих бывших возлюбленных. Я медленно, но верно делаю так, что в меня влюбляются, безумно и сильно. А потом… потом я стараюсь, чтобы расставание было как можно тяжелее, больнее и печальнее. Но на этом я не останавливаюсь. Часто мои жертвы буквально на коленях приползают обратно, а я хладнокровно и жестоко их прогоняю. А сейчас, позвольте раскланяться, меня ждут. Да, вот ещё, я ни капельки не раскаиваюсь.
Закончив, говорить, он взглянул на своего соседа слева, сделал грациозный приглашающий жест и, подняв свой стул, поспешно выбежал из комнаты, едва успев перепрыгнуть зияющую в полу дыру. Тем временем, проводив ушедшего пристальным взглядом, начал говорить ещё один человек:
- Я не могу видеть счастья других. Так получилось, что жизнь моя полетела ко всем чертям несколько лет назад, и теперь чужая удача меня раздражает. Я стараюсь помешать всем, кто добивается хоть малейшего успеха. Строю козни, распускаю самые нелепые слухи, не редко бываю в роли предателя и доносчика. Я часто пользуюсь некоторой степенью жалости и стыда таких людей по отношению ко мне. В общем, я по черному завидую всему свету. Я скорее повешусь, чем позволю остальным быть хоть в чем-то удачливее и счастливее меня.
Человек встал, схватил свой тихо пискнувший стул под мышку, и, не, взглянув ни на кого, осторожно обойдя пробоину в полу, вышел. В нерешительности поднялся следующий. В комнате уже оставалось совсем немного людей. Вставший человек немного поколебался и дрожащим голосом произнес следующее:
- Я слишком много обманываю. Я уже и забыл, когда в последний раз сказал правду. Я надоел моим друзьям и близким своими постоянными россказнями. Но я не могу остановиться. Временами мне становится даже страшно… Я начал забывать, где кончается я-настоящий и начинается я-придуманный. Я запутался в сетях собственной лжи.
Человек в слезах медленно опустился за стул, который в ответ издал какой-то смазанный заунывный скрип. И вновь раздался тихий треск ломающихся досок, и рыдающий обманщик, не успев опомнится, провалился вниз вслед за глупцом. Как ни прислушивались оставшиеся трое, звука падения так никто и не услышал. Наконец, видимо не выдержав напряженной тишины, вскочил ещё один. Он почти крича, зло и рьяно произнес всего пару фраз:
- Вы все грядные скоты! Устроили тут черте что… Развели бардак, как эти проклятые правительства! И меня ещё спрашивают, с чего бы это я так злюсь! Уроды!
Он в ярости запустил своим стулом в стенку и резким шагом вышел, громко хлопнув дверью. Между двумя оставшимися шлепнулся большой пласт штукатурки, снова осыпав все вокруг мелкой грязью. Один из них медленно поставил свой стул напротив соседа и едва слышным отчаявшимся тоном заговорил:
- Я проклят. Я не способен любить. Это самое страшное, что может случиться. Не знаю, что там у тебя, приятель. Но поверь, жить без любви невозможно. Поэтому, извини, что я тебя не смогу выслушать. Но это невыносимо, я должен уйти … Вам всем, наверное, не хватает немного любви, поищите её, быть может, вам повезет больше.
С этими словами он повернулся, проворно вскочил с резко визгнувшего стула и спрыгнул вниз в черную пустоту дыры. Единственный оставшийся человек, тот самый, что объявлял начало этой встречи, тихо сидел в пустой комнате, пытаясь понять, что произошло. Неожиданная истина поразила его холодным и острым клинком прямо в сердце. Все это время в комнате был только он один…
С уважением, Настя