|
"А теперь давай поговорим об искусстве," -- сказал дурак идиоту.
Лидия Ланч. Милые Шлюхи
1
Вы верите в вечную любовь? Жаклин верила. Впервые она поняла это в пять лет, когда поцеловала соседского мальчишку. Его звали Пьер, ему было семь, и он был олигофреном. Но Жаклин находила его очень симпатичным, к тому же, он, в отличие от своих умственно полноценных сверстников, никогда не пытался ударить её. Так вот, однажды в парке Жаклин подошла к нему и, набравшись смелости, чмокнула в щёку. Сначала Пьер, казалось, не заметил столь откровенного проявления чувств; он всё стоял и молча смотрел куда-то вдаль. Жаклин хотела поцеловать его ещё раз, но тут он резко обернулся и пронзительно закричал. Жаклин не испугалась, но от неожиданности попятилась и, поскользнувшись, упала. Пьер перестал кричать и, потеряв к ней всякий интерес, побежал куда-то, весело размахивая пластмассовой саблей.
Жаклин встала с мокрой травы и заплакала. Через пять минут пришла её мама и увела дочку домой. Всю дорогу по лицу Жаклин текли слёзы. Придя домой, она забилась в свою комнату и рыдала до вечера, пока кто-то не позвонил по телефону и не сообщил о том, что Пьера сбила машина. Позже, подслушав разговор взрослых, Жаклин узнала, что Пьер стоял посреди шоссе и целовал свою саблю, как вдруг из тумана появился несущийся на полной скорости трейлер.
Ужасная история, но Жаклин отнеслась к ней с несвойственной её возрасту философией. Именно после этого происшествия она осознала, что любит Пьера и будет любить его всегда.
Уже будучи студенткой Сорбонны, Жаклин поняла, что любовь нематериальна и, поэтому, не может зависеть от жизни или смерти того или иного человека. Любовь должна быть вечной, иначе это просто не любовь.
Конечно, Пьер не был единственным мужчиной в её жизни. В школе и в университете у неё появилась масса поклонников (и даже несколько поклонниц). Всякий раз, встретив нового кавалера, Жаклин знала: он - часть её вечной любви, неотъемлемая и незыблемая.
Редко кто разделял её взгляды, особенно комично смотревшиеся в свете её профессии. Другие девушки часто смеялись и говорили, что она никак не повзрослеет. Но Жаклин чувствовала себя достаточно взрослой и не придавала словам коллег большого значения. Кроме того, разве она не опровергала их каждый раз, когда шла на работу?
Вот и сейчас, подходя к отелю, она была полна решимости и уверенности в себе.
2
Гостиница была небольшой, но достаточно фешенебельной. Когда-то этот район считался богатым, но потом основная часть богемы уехала отсюда. Так что отель представлял собой остатки былой роскоши. Тем не менее, сохранился он замечательно, и цены здешних номеров наверняка были баснословными.
- Тем лучше, - подумала Жаклин. Действительно, она была крайне заинтересована в благосостоянии своих клиентов.
Миновав шикарное фойе, пройдя мимо надутого консьержа и поднявшись на лифте, Жаклин попала в тускло освещённый коридор, по бокам которого шёл ряд дверей. Номеров было немного, но из-за недостатка света казалось, что за границей видимости двери продолжаются до бесконечности.
- В такой гостинице мог бы жить маркиз де Сад, - почему-то подумала Жаклин. Эта мысль одновременно и напугала и рассмешила её.
Найдя нужный номер, благо он был недалеко, Жаклин постучала три раза, а потом - ещё два: таковы были указания Рене. За дверью раздались мягкие шаги, затем она плавно открылась. От хлынувших на неё потоков яркого света Жаклин пришлось на пару секунд зажмуриться. Когда же, наконец, она приоткрыла глаза, ей удалось различить силуэт невысокого, склонного к полноте мужчины, стоящего перед ней.
- Добрый день, мадемуазель, - проговорил хозяин номера приятным голосом.
Жаклин, окончательно привыкнув к столь ярким лампам, теперь могла рассмотреть его получше. Мужчине было около пятидесяти, об этом свидетельствовали лёгкие морщины и заметная лысина. Одет он был в простой, но, видимо, очень дорогой халат, на ногах - лёгкие шлёпанцы.
- Вы месье Теофил Дар... - начала Жаклин, но мужчина не дал ей закончить.
- Да, конечно, это я, мадемуазель, проходите, - сказал он вежливо, но настойчиво.
Интерьер апартаментов месье Теофила (если, конечно, это был он) поразил Жаклин странным сочетанием скупости и роскоши. Профессиональным взглядом она окинула кровать и осталась весьма довольна увиденным. Особенно порадовало отсутствие наручников, хотя само по себе оно ещё не о чём не говорило. (Жаклин очень не любила красные следы, которые большинство наручников оставляло на её нежных запястьях. К тому же, это не нравилось клиентам, которые хотели считать себя её первыми мужчинами, а таких у Жаклин было немало.)
Не дождавшись инициативы хозяина номера, Жаклин сняла пальто и бросила его на небольшую кушетку. В это время месье Теофил пристально разглядывал её стройное тело. "Вуайерист?" - подумала Жаклин. Заметив её внимание, он прервал своё сладостное созерцание и заговорил, как бы отвечая на незаданный вопрос.
- Вы, наверное, заметили некоторые странности, моя дорогая, - сказал он. - Яркий свет, зашторенные окна. Моих посетителей это всегда немного пугает.
Жаклин была слегка удивлена тем, что клиент не спешит прибегнуть к её непосредственным услугам, а тратит оплаченное время на пустые разговоры, но виду не подала. В конце концов, она не нимфоманка, а всего лишь верящая в вечную любовь проститутка.
- Так вот, мадемуазель, - продолжал Теофил, - всё это - вынужденные меры, продиктованные моей врождённой не поддающейся лечению болезнью. Видите ли, моя мать, будучи ещё девушкой, эмигрировала из Америки. В Нюшвилле, городе, где она жила, по недосмотру властей произошла серьёзная авария на химическом предприятии. Вся питьевая вода оказалась отравленной, и моя бедная мама подверглась действию весьма опасного вещества. Теперь от её недуга страдаю я, слава Богу, у меня нет детей, которым я мог бы передать его по наследству.
Жаклин уже было подумала, что проведёт всю ночь, выслушивая истории о тяготах, выпавших на долю этого необычного человека, но тут месье Теофил, изменив интонацию на менее ностальгическую, приступил ко второй части своего монолога.
- Как вы уже поняли, болезнь накладывает отпечатки на все стороны моей жизни, - теперь его голос звучал назидательно. - Да, я обречён на некоторые неудобства, в том числе и в сексуальной сфере. Сейчас я в деталях объясню, как вы должны вести себя - по словам вашего босса, вы относитесь к определённого рода странностям весьма терпимо.
"Ну вот, очередной извращенец", - подумала Жаклин. Она не знала, верить рассказам месье Теофила о его заболевании или нет. С одной стороны, звучали они довольно неправдоподобно, с другой - нормальный человек не стал бы устраивать в номере такую иллюминацию. Тем временем Теофил давал ей указания.
- Прежде всего, мне не важно, как вас зовут, я буду называть вас Луизой или Лу. Вы также должны забыть моё имя, ибо для вас я стану папой.
Пару раз Жаклин попадались мужчины, мечтавшие о сексуальной близости с дочерью, но никто прежде не говорил об этом так расчётливо и беспристрастно.
- Далее, сейчас вы выйдете и так же постучите. Когда я впущу вас, не проявляйте никакой самостоятельности, просто подыгрывайте. Если я спрошу о чём-то, постарайтесь отвечать как можно менее конкретно. Помните: одна ошибка - и моя способность к занятию любовью немедленно испарится. Возможно, мне придётся ждать месяцы, пока потенция не восстановится.
Всё это казалось слишком необычным, и Жаклин приготовилась провести интересную ночь. В тайне от Рене она записывала свои самые сильные впечатления, полученные на работе, и когда-нибудь надеялась опубликовать их.
- И ещё одно, - Теофил как будто упустил что-то важное, - не давайте мне напиться. Я всегда выпиваю немного вина для обострения эротических ощущений, но если я выпью лишнего, я полностью теряю контроль. А теперь, если вы не возражаете, приступим.
Последняя подробность немного испугала Жаклин. От других девушек она слышала о том, что может сделать садист, перебравший спиртного. Но месье Теофил казался таким добродушным, сложно было представить его в кожаной жилетке на голое тело и с кнутом в руках.
Жаклин направилась к выходу.
- Помните о вине, - сказал Теофил, открывая перед ней дверь. - Понимаете, иногда на меня наваливаются воспоминания, а это так подавляет мою чувствительную натуру...
Не дослушав конца фразы, Жаклин вышла в коридор, и дверь плавно закрылась за её спиной.
3
После ярко освещённого гостиничного номера тусклый свет коридора показался Жаклин абсолютным мраком.
- Забавно будет, если я перепутаю комнаты и пересплю не с тем, с кем нужно, - подумала она.
Через некоторое время Жаклин всё-таки сориентировалась (по крайней мере, так ей показалось) и постучала всё тем же стуком: три удара, пауза, ещё два удара. За дверью раздались шаги, однако открывать хозяин явно не спешил.
- Может, он... перевоплощается? - эта мысль почему-то напугала Жаклин. Вообще, в сложившейся ситуации было нечто зловещее. Месье Теофил (так он это или нет?) казался сумасшедшим, выдумавшим неправдоподобную историю, и поверившим в неё. Он не выглядел французом, что противоречило его французской фамилии. Может быть, его мать правда была американкой? Или он простой фетишист (Жаклин вспомнила, что оставила пальто на кушетке)? Представив месье Теофила без нижнего белья, завёрнутого в предмет её верхней одежды, катающегося по полу и страстно мастурбирующего, Жаклин улыбнулась. Действительно, это выглядело бы смешно. Только подумайте: под киловаттами света!
Дверь, на этот раз распахнутая рывком, прервала мысли Жаклин самым невежливым образом. Свет, во второй раз ослепивший её, был по-прежнему ярким, неизменной осталась и одежда хозяина номера. В руке месье Теофил держал открытую бутылку шампанского (Жаклин тут же вспомнила о предупреждении).
Но что-то в его внешности ещё больше встревожило её. Через мгновение Жаклин поняла, что дело во взгляде. Месье Теофил смотрел на неё так, как будто с трудом пытался вспомнить давно забытое лицо.
- Мадемуазель, мы знакомы? - спросил он с неподдельным удивлением.
Однако ролевые игры были для Жаклин не в новинку.
- Папа? - она попыталась заставить свой голос дрожать.
- Луиза! - внезапно закричал Теофил. - Моя маленькая дочурка вернулась!
Его реплики и интонация быль столь естественны, что сомнений у Жаклин не осталось: у него явно раздвоение личности. Тем не менее, она кинулась к "папе" на шею и, несколько раз всхлипнув, прошептала:
- Как же давно я не видела тебя!
Актёрское мастерство Жаклин было безупречным. Теофил сначала нежно гладил её волосы, а затем, слегка успокоившись, направился к серванту, стоявшему вдоль одной из стен.
- Я как раз собирался немного выпить, - сказал он возбуждённо, - но теперь мне не придётся делать это в одиночестве.
Достав из серванта два изящных фужера, Теофил наполнил их шампанским и протянул один своей новообретённой дочери.
- Ты любишь меня по-прежнему? - спросил он, и глаза его наполнились слезами.
Фужер был скользким. Может быть, он был чем-то намазан? Так или иначе, Жаклин выронила его. Упав, он разбился вдребезги, наполнив комнату хрустальным звоном. Теофил не обратил на это никакого внимания, а Жаклин инстинктивно нагнулась и начала собирать осколки. Откуда-то донеслось слабое жужжание.
Внезапно она почувствовала руки Теофила на своей попке. Сумасшедший извращенец (ведь по-другому его не назовёшь!) нежно ласкал её сзади, приговаривая:
- Как же я соскучился по доченьке... Как же я люблю мою маленькую Луизу!..
Жаклин, чувствуя возбуждение, закрыла глаза и немедленно порезалась острым краем расколотого фужера. Кровь закапала на ковёр. Увидев это ("Как же он смог увидеть?" - подумала Жаклин позже), Теофил заботливо присел рядом и, мельком осмотрев рану, сказал:
- Не бойся, Лу, ничего страшного. В ванной есть йод. Обработай рану, а я соберу осколки. Только не задерживайся, я ведь так долго мечтал увидеть тебя снова.
Жаклин, помня о наставлениях, предпочла не спорить и прошла в ванную, дверь которой "папа" услужливо открыл, приторно улыбаясь.
4
В ванной, подставив порезанный палец под струю холодной воды, Жаклин попыталась обдумать события последнего часа. Теофил был не в себе - теперь она в этом не сомневалась. Но что делать? Убежать? А если он запер дверь? Оставался второй вариант: вести себя как ни в чём не бывало, а позже посмеяться над происшедшим с другими девушками и занести этот случай в "Мемуары убеждённой проститутки" (так она решила назвать свой роман).
Кровь быстро остановилась, и Жаклин принялась искать йод. Открыв шкафчик над раковиной, она с удивлением обнаружила в нём губную помаду и румяна. "Так он бисексуал? - такого развития сюжета Жаклин совсем не ожидала. - Или он живёт в номере не один? Или это вообще не его номер?" А потом у неё появилась и вовсе сумасшедшая мысль: вдруг Теофил - женщина?
Но нет, это уж слишком. Внезапно, в дальнем углу на верхней полке она увидела пузырёк с йодом. Это помогло ей взять себя в руки и взглянуть на ситуацию более реалистично. В конце концов, месье Теофил - клиент, а клиент всегда прав, каким бы странным он ни был. Она никогда не отказывалась от работы, именно это и давало ей репутацию лучшей девушки в агентстве Рене, очень дорогом и престижном. Поэтому всё, что сейчас требовалось, - это собраться с силами и делать то, что от неё ждут. Вот только...
В это мгновение взгляд Жаклин упал на вешалку, зачем-то поставленную возле биде. На вешалке висело её красное пальто, и это несказанно обрадовало его хозяйку. В поисках верного спутника последних трёх лет своей жизни Жаклин обшарила карманы (конечно, кокаин был в правом, но на висящей одежде его найти так сложно!) и с удивлением обнаружила в одном из них нераспечатанный конверт. "Наверное, чаевые", - подумала Жаклин, усмехнувшись. Её чаевые нередко превышали зарплату. Но если конверт в карман положил Теофил, значит он находился в здравом уме и вовсе не был шизофреником!
Окончательно запутавшись, Жаклин решила, что сейчас ей как никогда нужно принять немного белого порошка. Найдя наконец пакетик, она высыпала часть его содержимого на миниатюрное зеркальце, и, втянув кокаин носом через позолоченную трубочку, почувствовала, что теперь готова на всё.
Как всегда после приёма дозы на неё нахлынула волна отрывочных воспоминаний.
Вот ей пять, и она целует Пьера в парке.
Вот ей четырнадцать, и она под смех подруг тщетно пытается затянуться сигаретой в школьном туалете.
Вот ей двадцать шесть, и она готовится защищать степень в Сорбонне.
Пять, четырнадцать, двадцать шесть.
Потом - коренной перелом и совсем другая жизнь.
Всё случилось внезапно. Конечно, ей говорили, что стимуляторы могут оказывать вредное воздействие на психику, но ведь на носу было самое важное испытание в её жизни!
Жаклин готовилась как бешеная, занималась по двадцать два часа в сутки. Неужели такое возможно без таблеток? Достать наркотики в Париже - не проблема, поэтому она просто пошла и купила их.
Потом - экзамен. Шесть часов (столько времени отдавалось на подготовку) она писала о Мольере. Бессонные ночи (и дни!) теперь работали на неё, Жаклин, ни на секунду не останавливаясь, вкратце излагала содержание многих учебников.
И вот настал самый ответственный момент: нужно было выйти и прочесть свою работу перед комиссией. Старенький умудрённый опытом профессор вежливо улыбнулся и предложил начать. Жаклин улыбнулась в ответ, опустила глаза и с ужасом обнаружила, что не может разобрать ни строчки из того, что написала. Буквы плавали перед глазами, складываясь в непонятные слова и фразы.
- Вы верите в вечную любовь? - пробормотала Жаклин и упала в обморок.
Кто-то вынес её на улицу, кто-то дал воды (а, может быть, и в другой последовательности). Придя в себя, она села на асфальт и заплакала. Второй раз ей не вынести этого кошмара - лучше умереть. Получалось, что вся учёба - насмарку. Как же теперь быть? Что делать?
Неожиданно кто-то обнял её за плечи. Вздрогнув, она повернула голову и увидела мужчину лет тридцати с короткими светлыми волосами и аккуратной бородкой.
- Я видел твоё выступление, и это было здорово, - сказал он. - Мольеру такое не снилось. Кстати, меня зовут Рене и я верю. Кому как не мне верить в вечную любовь?
5
Жаклин резко открыла глаза. Она стояла в ванной гостиничного номера, держа в руках трубочку для кокаина. Мысли были чёткими и ясными. Убрав все аксессуары обратно в карман пальто, она окончательно собралась с духом и повернулась к выходу. "Сейчас я дам старому психу так, как ему не давал ещё никто и никогда", - Жаклин взялась за дверную ручку.
Теофил сидел на краю кровати и нетерпеливо оглядывался по сторонам. Увидев её, он улыбнулся и несколько наигранно сказал:
- Что-то ты долго! Я уже подумывал, не вызвать ли скорую помощь.
- О, папа, это же просто царапина, - Жаклин опять вошла в роль. - А теперь мне нужно немного расслабиться, ведь я так устала в пути. - С этими словами она уверенно подошла к кровати и села рядом с "папой", стараясь как можно более плотно прижаться к нему. На этот раз Теофил был намного решительнее: он обнял Жаклин и ласково, но очень громко прошептал ей в ухо:
- Давай сделаем это как в первый раз, Луиза.
"Луиза" ничего не знала о том, как это было в первый раз, но, помня, что нужно подыгрывать, томно вздохнула и протянула страстное "да". Теофил во второй раз удивил её своей проворностью, быстрым и, казалось, отрепетированным движением расстегнув декольте "дочери". Затем он повалил её на простыни, скинул халат и, оставшись в чём мать родила, навалился сверху.
Сначала Жаклин долго не могла понять, в какой позе лежит. Она только чувствовала руки Теофила, яростно ласкавшие её внушительный бюст. "Папаша" явно разошёлся, его действия были умелыми и опытными. Очень скоро её соски затвердели и приятное тепло разлилось по телу. В скором времени, однако, их поза стала ещё более странной и довольно неудобной. Теофил, теперь больно сжимавший предмет недавних ласк, вставил свой, казавшийся гигантским, член между грудей Жаклин и быстро двигал его вперёд-назад, очевидно, испытывая при этом неземное блаженство.
Прошла вечность, прежде чем он кончил. Если когда-нибудь он и проделывал подобное со своей дочерью, та наверняка была либо мазохисткой, либо гимнасткой. Когда же, наконец, его тёплая сперма полилась на нежную кожу Жаклин, она практически не почувствовала этого - так затекло всё тело. Теофил, явно исчерпавший свои возможности, выпустил Жаклин из объятий и сам свалился рядом. Жаклин хотелось встать под душ, все мышцы дико болели и не слушались.
- Я доставил тебе удовольствие, Лу? - спросил Теофил.
Жаклин мечтала убить его, но, превозмогая боль, она повернулась и, поцеловав своего мучителя в висок, проговорила:
- Конечно, папа, ты лучший мужчина на свете.
Наверное, это прозвучало неестественно (конечно, это прозвучало неестественно!), потому что Теофил вдруг, приподнявшись на локте, навис над ней и ехидно проворчал:
- Что-то дрожит твой голос, Луиза. Может быть, ты врёшь?!
Такого поворота событий Жаклин никак не ожидала. Первый раз за весь вечер ей стало по-настоящему страшно. Страх стал ещё сильнее, когда Теофил, прижав незадачливую проститутку к подушкам, отвесил ей изрядную пощёчину.
- Можешь не притворяться, - заговорил он злобно, и в глазах его светилась ненависть, - я всё знаю про вас с Джеком.
Теперь Жаклин была перепугана не на шутку. Сомнений не осталось: Теофил тяжело болен. Она закричала, но "папа" резко повысил голос, и его сумасшедший бред ярко выделялся на фоне её воплей.
- Грязная сука, - рычал Теофил, - я всегда знал, что ты такая же, как твой безумный братец. А ведь я так любил тебя, я хотел сделать тебя самой счастливой дочерью в мире! И чем ты мне отплатила? - в это время Жаклин получила ещё одну пощёчину. - Сбежала к Джеку, к этому ублюдку, продукту грехопадения вашей несчастной матери! - удары сыпались градом, и всё ещё возбуждённое тело Жаклин начало покрываться кровоподтёками.
Она пыталась вырваться, кричала и отбивалась, но Теофил держал её медвежьей хваткой.
- Шлюха, чёртова шлюха, - орал он, и его слова, ясные и отчётливые, тонули в мягкой материи, покрывавшей стены.
В конце концов, Жаклин устала бороться с маньяком, её горло охрипло, а лицо превратилось в один большой синяк. Левый глаз заплыл, нос, наверное, был сломан, из разбитых губ сочилась кровь.
Почувствовав, что "дочь" больше не сопротивляется, Теофил перешёл к финальной части своей садистской оргии.
- Так Джек трахал тебя лучше, чем я? - длительный крик никак не повлиял на его голос, теперь звучавший уверенно и издевательски. - А он делал с тобой вот это? - с этими словами "папаша" достал из-под кровати пустую бутылку из-под шампанского и, хорошенько размахнувшись, всадил её между ног Жаклин.
От нового взрыва боли она захрипела и задёргалась, а Теофил, дико расхохотавшись, вынул орудие пытки из вагины жертвы, а затем вонзил обратно. Потом ещё раз. И ещё.
Жаклин потеряла сознание, но "папа" тут же привёл её в чувства серией метких пинков.
Всё постельное бельё пропиталось кровью, Жаклин казалось, что она медленно тонет в липком и тёплом болоте. От шока она почти ничего не чувствовала, а когда Теофил, всё ещё обвиняя её в несовершённых грехах, расколол бутылку о спинку кровати, ощутила некоторое любопытство. "Интересно, обнаружит ли меня полиция?" - подумала Жаклин перед тем как навсегда закрыть глаза, точнее, зажмуриться от боли.
6
Ещё около пяти минут Хиггинс всячески измывался над теперь уже мёртвым телом Жаклин, и его расчётливая извращённость не знала границ. Наконец, отрезав разбитой бутылкой клитор жертвы, он, смакуя каждое мгновение, повернулся к дальней стене и как можно сильнее растягивая движения, поцеловал его.
Примерно минуту он стоял не двигаясь, целуя отрезанный клитор. Потом невыносимо яркий свет начал медленно гаснуть и потух совсем, но тут же загорелся вновь, уже с нормальной интенсивностью.
- Молодец, Хиггинс, я горжусь вами, - сказал мсье Леблан, выходя из кухни. - Всё прошло великолепно. "А он делал с тобой вот это?" Здорово, просто здорово.
- Я рад, что не подвёл вас, - Хиггинс просто сиял от счастья. - Теперь расскажите, как мы избавимся от трупа.
- А мы не будем от него избавляться, - Леблан наслаждался гениальностью своего плана. - Ведь она была шлюхой. В кармане её пальто полиция обнаружит письмо, подтверждающее вину сутенёра. Сейчас ночь, и подонок Рене наверняка валяется где-нибудь пьяный, так что алиби у него не будет. А вот, кстати, и орудие убийства, - с этими словами Леблан неизвестно откуда извлёк отколотое бутылочное горлышко, завёрнутое в целлофан. Поменяв его местами с настоящим орудием преступления, Леблан пропел: - Прямо из квартиры месье сутенёра! С доставкой на дом!
Хиггинс молча восхищался тонким расчётом режиссёра.
- Теперь осталось только стереть ваши отпечатки, и дело сделано, - Леблан уже достал две чёрные тряпочки и протянул одну из них единственному профессиональному актёру своей картины.
- Вы понимаете, Хиггинс, с каким выдающимся человеком свела вас судьба? - говорил он, когда через полчаса они вдвоём выходили из отеля. - Ведь никто иной как я открыл великий жанр - новый гиперреализм. Вот она, истинная страсть, истинный ужас, кровь, крик - и всё настоящее, неподдельное. Разве можно описать что-то подобное в сценарии - жалком подобии плохой пьесы? Кстати, Хиггинс, говоря о театре, как вы думаете, можно ли применить мою методику на этом поприще? "Концептуальный театр месье Леблана" - разве не звучит? Конечно, заведение будет нелегальным, но представьте, каким успехом будут пользоваться мои постановки в кругу эстетов, ценителей чистого искусства!
Сам по себе, мегаломаниакальный бред создателя нового гиперреализма нисколько не трогал Хиггинса. Кинематограф давно уже не интересовал его - с тех пор, как закончилась голливудская карьера. Теперь его занимало лишь одно - желание убивать. Именно оно привело к тому, что он был вынужден бежать из Лос-Анджелеса, оно же заставило его согласиться на предложение Леблана.
- Скажите, а как вы назовёте картину? - спросил Хиггинс, дабы немного успокоить разошедшегося фанатика.
- Хмм... не знаю, - видимо, Леблан ещё не думал об этом. - Что-нибудь о вечной любви. А как вы...
- Да-да, - Хиггинс опять перестал слушать своего компаньона, всецело погрузившись в воспоминания о прошедшей ночи. Сумка с отснятой плёнкой приятно оттягивала плечо, а впереди было ещё полжизни - сумасшедшая вакханалия, полная сладостного насилия, жестокости и... чистого искусства.
P. S. Середина четвёртой части этого безнравственного и крайне отвратительного опуса взята мной из вполне безобидной французской мелодрамы, по-моему она называлась "Студентка", хотя, может, и по-другому. Возможно, в последствии я вырежу этот кусок - пока ещё не решил.
P. P. S. Word считает, что это (опус, а не мелодрама) - чтиво для шестиклассников, так что не взыщите.
1-е воскресенье после 8-го марта - 11-е мая 2001 г.